Но лучше всего взрывник 5-го разряда досказал свою мысль утром, когда по крутому склону сопки на санях нужно было поднять к штольне тонну аммонита. Подымали лебедкой. Затем килограммов двадцать он взвалил на свои плечи и потащил взрывчатку к месту взрыва. В штольне было мокро, холодно. Иногда приходилось ползти. Вечная мерзлота ледяного туннеля окружала взрывника на протяжении двухсот метров. И так — несколько раз. Потом Виктор Разовский закладывал аммонит в одну из трех скважин с таким расчетом, чтобы после взрыва вся руда пошла на рудоскат. И вновь прозвучал «массовый взрыв». И вечером снова Разовский пришел в родной клуб.
— Знаете, я иногда думаю, что наш клуб, наша самодеятельность — это та же обогатительная фабрика, и чем выше содержание золота в руде наших выступлений, тем больше радости, больше богатства даем мы людям.
— Послушайте, вы случайно не поэт? — поинтересовался я, выслушав Разовского, и он, проговорив уже знакомое мне «приходится», прочитал свое сатирическое стихотворение, критикующее тех, кто потерял на фабрике какой-то важный компонент, с помощью которого извлекают золото.
— Написали бы вы песню, — попросил Разовский. — Нам нужна своя, лирическая, матросовская. Чтобы в сердцах, понимаете, «массовый взрыв» возникал. Взрыв любви к своему руднику. И чтобы массы запели.
И вспомнил я Костю Феропонтова. Ну точь-в-точь! «Напишите нашу, ягоднинскую». А композитор где?
Пришлось обратиться к популярной здесь «Тишине».
Горняцкий вальс
За окном шахтерские нопры,
Огоньки сверкают сплошь,
В этот поздний час ночной поры
На родную шахту ты идешь.
Знаю я, что с думкою одной
Ты уходишь в дальний штрек,
Самый мой любимый, дорогой
Че-ло-век.
В золотой долине, верный друг,
Мы с тобой давно живем,
Трудную работу и досуг
Разделяем поровну вдвоем.
О тебе мечтаю при луне,
Знаю ты вернешься в срок,
С черной каски засверкает мне
О-го-нек.
Я тебя у штольни подожду,
Обниму тебя опять,
У всего поселка на виду
Я хочу тебя расцеловать.
На рассвете в дымке голубой
Наш гористый край родной,
И как самородок ты со мной
Зо-ло-той.
Вот уже вторую неделю мотаюсь я по рудникам и приискам южной Колымы и, куда бы ни привела меня дорога, всякий раз к пяти часам вечера мне хочется включить репродуктор и послушать тенькинские новости. Передают о конкурсе рационализаторов прииска «Бодрый». Люди озабочены скреперным ковшом для проходки наклонных стволов. Подают тревожный сигнал с прииска «Дальний» о том, что партийная и профсоюзная организации не уделяют должного внимания бригаде коммунистического труда товарища Кокарева. Слушаю сообщение о том, что трудящиеся района вдоволь обеспечены молоком и в этом году на фермах надоено на 996 центнеров больше, чем в прошлом. Рапортуют о замечательной победе горняков прииска «40 лет Октября», где уже выполнили годовой план по добыче золота. Эти информации радуют или огорчают и, как правило, завершаются призывом: «Сильнее натиск в борьбе за металл!» Человеческое волнение передается мне, и я вижу перед собой ответственного товарища, который изо дня в день отыскивает, сортирует, редактирует и передает в эфир тенькинские новости.
Вот о нем мне и хочется рассказать. О старом большевике, о личности, на которую, мне например, хотелось бы равняться. Как и у каждого из нас, у него есть свои недостатки, и все же меня привлекает в нем общий облик, натура, коммунистическая духовность и большая человеческая душевность, которая гармонично сочетается со страстностью в работе, доходящей до самозабвения.
Я слышал о нем противоречивые суждения. Когда у меня сложилось намерение написать его портрет и я спросил, можно ли мне назвать его фамилию, этот человек с погасшей трубкой во рту и комсомольским значком на пиджаке (он почетный комсомолец районной организации) ответил мне:
— Как вам угодно.
Но стоявший здесь же старожил Теньки уточнил:
— Допустим, речь пойдет о Федоре Федоровиче Безбабышеве. Сколько бы хорошего вы о нем ни написали, его друзья скажут, что все это слишком бледно, и как бы вы его ни очернили, этого будет слишком мало с точки зрения его недоброжелателей.
Забегая вперед, скажу, что на Тенькинской трассе Федора Федоровича знает несметное множество людей и, когда произносишь его имя, одни вспоминают его с уважительной благодарностью (он многим помог), другие говорят о нем с беззлобной улыбкой, как о чудаке, который слишком близко принимает к сердцу малейшие недостатки в работе, а третьих (главным образом (некоторых руководителей, на квартирах у. которых установлены телефоны) при имени Федора Федоровича охватывает тихий ужас, потому что главный редактор Тенькинского радиовещания, не имея совести, звонит по нескольку раз в день, а бывает и в три часа ночи, чтобы уточнить какую-нибудь цифру или фамилию.
Но как бы он ни уточнял, а нет-нет да и вкрадется в иное сообщение неточность, и тогда кому не лень колошматят Федора Федоровича, всякий норовит боднуть его в отместку за ту страстную дотошность, с какой тенькинское радио во все и вся торопится вмешаться.
— Такое наше дело, — невозмутимо говорит Федор Федорович, — правильно меня били, мало я звоню, надо еще чаще, плохо я работаю…
И он идет на почту, закупает на свои деньги сразу 200 открыток (пожалуй, на месяц достаточно) и вместе с помощником садится писать своим верным и неверным радиорабкорам, сообщая, что их материал прошел такого-то числа и, дескать, очень просим присылать новые корреспонденции о достижениях предприятия, сигналы о недочетах, а еще лучше зарисовки о передовиках и бригадах коммунистического труда.
Кто-кто, а Федор Федорович переписывается со множеством людей, словно все они его близкие родственники. И есть у него картотека, куда занесены сотни фамилий. В два счета вы можете узнать, кто, когда и откуда дал такую-то информацию. И не удивительно, что самого Федора Федоровича называют живой энциклопедией Тенькинского района. Я, например, неоднократно заставал его за журналом, в котором со скрупулезной точностью выписана ежедневная добыча золота по каждому руднику и прииску. Такое важное дело Федор Федорович никому не доверяет, он лично выводит процент с помощью своей незаменимой логарифмической линейки.
Однажды Федор Федорович пригласил меня к себе почаевничать. Он привел меня к водобудке № 4, откуда жители Усть-Омчуга берут воду. Я был одновременно удивлен и приятно обрадован: в небольшой чистенькой комнате, похожей на библиотеку, можно было вдоволь наговориться с этим неспокойным человеком. Сам он сидел на кровати, из-под которой торчала труба. Я узнал, что Федор Федорович вот уже несколько лет живет в этой водобудке, хотя ему неоднократно предлагали комнату в новом доме.
— Почему же вы не переедете?
— А зачем? — сказал Федор Федорович. — Нам и здесь неплохо.
На следующий день я рассказал об этом председателю райисполкома Евгению Ивановичу Азбукину. Он попросил секретаршу вызвать Безбабышева.
— Ты что же, Федор Федорович, не переходишь в новый дом? — спросил Азбукин.
— Да, собственно, мне не к спеху, — помялся Федор Федорович и совершенно неожиданно сказал: — Вы бы, Евгений Иванович, посодействовали мне, а то опять срезают району время на радиовещание, а у меня куча материала…
Теперь вы понимаете, почему я с таким интересом в пять часов всегда тянусь на Теньке к радиоприемнику. Я люблю тенькинские новости, всегда страстные, волнующие, проникновенные Да и сам Федор Федорович прозвучал для меня как добрая новость, которую хочется всем рассказать. И если вы хотите доставить ему удовольствие, если хотите помочь коммунисту в его работе — не поленитесь, пошлите ему информацию по телефону 4-17 или: Усть-Омчуг, радиовещание.
Но уже пять часов и по радио я слышу:
— Внимание. Говорит Усть-Омчуг, передаем тенькинские новости…
Гагановцы
Спасибо тебе, дорогая Тенька,
За то, что вчера как бы заново
Я понял, что сделала для рудника
Прядильщица Валя Гаганова.
Поймите, я попросту дьявольски рад,
Что в клубе горняцком собрание
Отметило: «Нет отстающих бригад!
Но все-таки… есть отставание».
Один коммунист говорил о труде
И так откровенно и молодо,
Как будто в душе у себя, как в руде,
Искал благородное золото.
— Товарищи, что же таить тут греха,
Проверьте-ка помыслы сущие.
Быть может, в себе мы отыщем цеха,
Похожие на отстающие.
Попробуешь глубже себя рассмотреть,
И много найдешь нежеланного.
Так сами себе помогите и впредь
Трудитесь, как Валя Гаганова!
… Вот так подсказал мне рабочий народ
(Пусть это особое мнение),
Что мозг и душа человека — завод,
Где каждый кует поведение.
И если ты смелый и честный кузнец,
Решивший все мелкое — в крошево!
— Бригада давно отстающих сердец
Найдет бригадира хорошего.
И в это поверив, ты первый начни,
Готовься к прекрасно-суровому,
Чтоб наших сердец приводные ремни
Общались, кипели по-новому.
Товарищ! Ты слышишь, как бьется в груди,
Как бодро и жарко от рьяного?
На свой отстающий участок иди,
Будь счастлив, как Валя Гаганова!
Пусть временно трудно придется тебе —
Не дайся углу паутинному,
А преданный ленинской чистой борьбе,
Живи и мечтай по-партийному.
И знай, что богатства твои в этот час
Дерзания и откровения,
Пожалуй, щедрее, чем рудный запас
Тенькинского месторождения.
И с яркой трибуны колымской зари
Всей жизнью своей неделимою
От имени сердца теперь говори
С народом, с друзьями, с любимою.
Спасибо скажи, дорогая Тенька,
За то, что вчера как бы заново
Я понял, что сделала для рудника
Прядильщица Валя Гаганова.
| ← Предыдущая страница | оглавление | Следующая страница → |
