И начальник этого цеха Борис Иванович Пряхин переживает сегодня три события: вручение знамени, недостойный поступок Валентина Судакова и проводы в армию помощника машиниста котла Коли Калитина. Борис Иванович:

— Дай бог, все были бы такие, как Коля. А то недавно приехал к нам Валентин Судаков, поработал неделю, натер глаза мылом и пошел в больницу брать бюллетень, на три дня. А у нас — людей впритык. Вот и мучаемся. Да, в краснознаменном цехе такая дрянь! И что обиднее всего — москвич. Оба москвичи, а какая дистанция! За такое дело гнать надо… Зла не хватает!

А вот Колю Калитина Борису Ивановичу и отпускать не хочется. Он так его хвалит! Коля стоит тут же и краснеет от похвал. Голова у него уже бритая, поэтому большие, нескладные мальчишечьи уши торчат в стороны, как и уголки широкого отложного воротника белой рубахи. Коля приехал сюда с московской Красной Пресни два года назад. Уже здесь он окончил десятилетку и курсы токарей, работал на автобазе, потом в котельном и при этом успевал заседать в цеховом комитете комсомола, играть на трубе и защищать спортивную честь цеха на волейбольной площадке.

Я рассказал Пряхину, как на «Ударнике» одна девушка плакала, собирала вещи, а когда я спросил, почему она решила уехать, ответила: «Нам совсем не так обещали». Что там произошло, в двух словах не скажешь, но суть в приукраске, когда посулят «златые горы», а потом разочаруют.

Именно здесь, в Сусуманском районе, после посещения «Ударника» я связался по телефону с секретарем обкома комсомола, и мы вели «нетелефонный» разговор. Я попросил его вмешаться в одно дело…

— Ноют? Они сами виноваты. Приехали на все готовое, а что сделали, вам известно…

Он имел в виду драку на прииске. В общежитии новоселов сломали мебель, испортили стены. Как все-таки у нас несколько хулиганов умеют взбаламутить . все и вся. Было два—три случая. Но этого, оказывается, достаточно, чтобы обвинять всех и составить о новых обитателях поселка самое худшее мнение…

Когда я закончил свой рассказ, Борис Иванович нахмурился:

— Вопрос нелегкий. Вот Калитин и Судаков — оба москвичи. Но у каждого из них свой характер, свой взгляд на жизнь, с этим приходится считаться. Взгляды зачастую надо изменять, а это почти всегда трудное и, главное, кропотливое дело…

И мы с Борисом Ивановичем говорили о том, что обкому комсомола не мешало бы устраивать почетные встречи не только молодежи, приехавшей по комсомольским путевкам, но и, так называемым «договорникам».

Потом он снова возвращается к цеху.

— Ведь наш цех самый трудный, самый ответственный и работа самая тяжелая. Продукция такая; не положишь ее на склад. Значит, чем меньше аварий, тем больше электроэнергии. В моем цехе за четыре года было только две аварии. И вот сегодня, с этим самым Судаковым — третья… И это в краснознаменном! Обидно, просто ЧП…

Думаю, что Борис Иванович сам не подозревал, до чего здорово он высказался. Да, плохой человек, нерадивый работник — это авария; и пока не поздно, не то, что мылом, щелочью надо промывать глаза бессовестным эгоистам, которые плюют на общее дело и дальше своей личной выгоды ничего не видят.

Пять дней провел я в этом кипучем, мыслящем, благоустроенном городке, о котором хочется сказать: разгораются огни Мяунджи, нелегкие, но прекрасные путеводные звездочки сегодняшней Колымы.

Ты спрашиваешь:
— Что такое радость?
А радость — это Север, если ты
Вдруг ощутил семидесятый градус
Полярной и душевной широты.

Отсюда нам видна, как верхолазам,
Победа ягоднинской целины, Якутия,
Сверкнувшая алмазом,
Слезинкой счастья на глазах страны.

И Колыма,
Где люди молодые
На приисках сердечной красоты
Находят самородки золотые
Большой любви и действенной мечты.

Так, значит, радость —
(Это без сомнений)
Тот мир, где получаешь ты в удел
Алмазный фонд высоких отношений
И золотое дно любимых дел.

Товарищи!
Внимательней взгляните
На торжество народного добра:
Вплетает Север
Сказочные нити
В узоры всесоюзного ковра!

Надоели мне гостиницы и чужие квартиры, и решил я устроить себе ночлег над речушкой Кадыкчан, в одноименном шахтерском поселке, где, кстати, живет контролер вентиляторов Василий Васильевич Булатов, с которым познакомился я на смотре художественной самодеятельности в Сусумане. Он-то как раз и помог мне развести на небольшой полянке среди кустарников хороший костер. Вместе мы притащили разбитый борт от какой-то автомашины, и теперь оставалось только помахивать топором да подбрасывать в огонь полешки…

И вот уже пятый день, перед тем как заступить на смену, приходит к моему костру Василий Васильевич и, не умолкая, не останавливаясь, не позволяя себя перебивать, рассказывает интереснейшие вещи. И нет, не сказки. Жизнь… При этом время от времени он вынимает запеленутую в синее сукно балалайку и наигрывает те мотивы, которые, по его мнению, способны раскрыть настроения его раздумий.

О чем бы очень интересном или неожиданном ни говорил Василий Васильевич, стоит только ахнуть — он тут же отзовется:

— Нет, это что! Я еще самое главное не рассказал!

И, действительно, продолжает дальше, и все у него необычайно и потрясающе, но опять-таки самое главное— впереди! Я вспомнил, как проникновенно исполнял он в Сусумане «Чардаш» Монти.

— Расскажите, Василий Васильевич, о балалайке, — попросил я, — как это вы с ней подружились?. .

— Чтобы вы правильно меня поняли, я хочу сыграть вам «Амурские волны», это изумительное произведение, которое я не позволил бы себе оскорбить, если бы держал в руках плохой, бездушно сделанный инструмент. Учтите, я веду речь о будущем…

И над быстрой речушкой, над кадыкчанским костром, над шахтерским поселком то величаво, то страстно брызнули и покатились «Амурские волны».

И как это не раз уже было, Василий Васильевич неожиданно оборвал мелодию и сказал:

— Теперь вы поняли, какой это инструмент! Хотите, расскажу историю, как я приобрел эту чудесную девятую балалайку?

— Почему девятую?

— А вот послушайте…