— Вы с дороги? Хотите умыться? У нас вода горячая! Девочки, два места создать!

Пока я умывался, а девочки «создавали» два места, Лида Иодитя, загораживая вафельным полотенцем от моих брызг свое горошковое платье, рассказывала о себе и о своих подругах.

Я спросил у Лиды, кто это придумал — праздник первого варенья?

— Да никто не придумывая, все вместе решили! А что, разве не весело? А получилось это так. В прошлое воскресенье массовка была. Устраивал профсоюз. Чуть ли не весь поселок — тринадцать машин пошло! За

семьдесят километров отправились на четвертое прорабство. Это — в сторону Адыгалаха. Речка там такая красивая, ветками, ветками отходит. А сопка — в десять километров высотой. Мы на нее лазили, все поцарапались! Ягоды, там — малина и смородина. Спускались по каменистым порожкам, — ухватишься за дерево и висишь. Набрали полные ведра смородины. Посмотришь — вроде и нет ягоды: она как-то на камнях лежит, а поднимешь ветку, там — как бусы! Так и собираешь гроздочками. Ездили и не устали. Весело было: буфет, оркестр. Ребята даже купались. Приехали—сразу на танцы!. . Словом, время есть где провести…

Лида занимается в танцевальном кружке. Ее подружка Надя Ермолова — в вокальном. В комнате у них приемник-радиола. Пластинки девушки покупают по очереди — что кому нравится! А еще Надя Ермолова недавно две китайские кофточки купила: красную в белую крапинку и желтую ажурную. Лида шьет себе сама. И обе — учатся. Надя Ермолова сдала экзамены в Магаданский горногеологический техникум на заочное отделение. Дома работала бухгалтером, в расчетной части, это же скучно. А теперь геологом будет.

Москвичка Надя Ермолова — с темными, чуть навыкате глазами, в розовой кофточке (две китайские, видно, берегутся!) — говорит:

— А вообще тут прекрасно! Мне тетушка из Москвы пишет: «Есть ли у вас там баня?» Так я ей ответила, что у меня с Лидой такая комната да ванна — ей там и не снилась! — И мечтательно добавила: — Техникум окончу, специальность будет! И это ведь уже совсем скоро — знаете, как время незаметно идет?. .

Знаю, Надя, и с нежной грустью вспоминаю годы своего студенческого общежития…

Наше мужество старше становится на год,
далеко нас уводят пути,
и, бывает, они так извилисто лягут,
что не каждому к счастью дойти.
Но ты вынесешь самый неласковый климат,
если друг настоящий с тобой,
и моя Колыма с уважением примет
твой огонь и порыв молодой.

Пребывание в Мяундже лишний раз убедило меня, что цвет жизни таков, какими глазами мы на нее смотрим. Вот послушайте, какие контрастные точки зрения.

Ночевал я у Глеба. Его комната в общежитии такая же, как у девушек. Утром он спросил:

— Вы живы?

— Наполовину.

— Почему?

— Задавлен удобствами!. .

— Пошли завтракать к моему товарищу. — И Глеб повел меня на окраину поселка в старенький барачного типа дом. Товарища дома не было: он не пришел еще с ночной смены. Принимала нас его жена, милая, уютная женщина. Она-то и предложила нам откушать крепкого колымского чаю.

Я приметил у нее на окне банки с грибами и спросил:

— Вы что делаете с ними?

Спросил в смысле — солите или маринуете. А она отвечает:

— Мы их поливаем постным маслом и едим!

Она это не только сказала, но уже и сделала — поставила полную тарелку грибочков и полила их золотистым маслом. Затем положила две синие луковицы, как яблоки. Не успели моргнуть — на столе красная икра, масло, хлеб — все как дома.

А квартирка — куцая и без удобств. Маленькая комнатка, которая служит супругам одновременно и столовой, и кухней, и кабинетом. А во второй комнатушке, такой крохотной, что кровать, занимает сорок процентов площади, у них спальня. Висит «коврик»: что-то вроде мешковины, отделанной сатином.

— Мы живем очень хорошо, — говорит наша добрая хозяйка. — Вообще у меня теперь есть все, что может желать женщина… А квартиру получим, не в этом счастье!

В этот же день мне довелось побывать и у одного местного старожила. Его жена говорила:

— Я ехала сюда из Львова пятнадцать тысяч километров, и пятнадцать тысяч километров я плакала.

В ее прекрасной двухкомнатной квартире широко-широко разрослась огромная бегония. Фикусы до потолка, а на подоконнике дивные, словно восковые, белеют цикламены.

На окнах цветут еще и высокие канны с огромными листьями. И, конечно, «бабьи сплетни» — нигде они не плетутся так густо и мощно, как на Колыме. И ковры — масса ковров!

В этой ковровой квартире что-то мне не по себе. И душно от этих ковров. И вспоминаю я милую комнатку-крохотулю, куда приводил меня утром Глеб. И думаю я о жене местного старожила с ее вздохами: «У нас негде жить, у нас ничего нет». И слова другой: «У меня есть все, что может желать женщина».

По дороге в Оймякон, у самых истоков Хандыгской трассы, я был ошеломлен одной малоизвестной в нашей стране электростанцией. Называют ее Аркагалинская ГРЭС, или коротко АрГРЭС. Представьте себе Летний пейзаж: солнце, на сопках цветы и ягоды, а на плотине, около шумного красавца водопада, трубы, покрытые метающим снегом. Такая картина бывает здесь летом. Работники мерзлотной лаборатории поясняют:

— Наша станция выстроена в зоне вечной мерзлоты; летнее солнце угрожает плотине, вот мы и поддерживаем искусственный холод…

«Мороз и солнце, день чудесный!» — Эта пушкинская строка могла бы прозвучать эпиграфом к нашему путешествию в Оймякон. Вспомнились парники на фоне ледяной кромки и выпавший снег, задремавший на вершинах сопок, в то время, как солнечной метелкой подметается желтая Колымская трасса…

Я смотрю на речку Мяунджу. Она перегорожена. Вернее, мы уже видим не речку, а огромное незамерзающее озеро, куда электростанция сбрасывает теплую воду, Около плотины стоит небольшой вокзального типа домик. Это мерзлотная станция. Одна часть ее бетонная, другая — земляная. Насыпную часть всегда морозят, даже зимой. Искусственно поддерживается мерзлота в тех слоях почвы, которые оттаивают за лето. Эта плотина — первое в мире сооружение с морозильной установкой. Несколько позже такую вторую плотину поставили в суровом Норильске.

Спрашиваю у начальника энергоуправления Шаповалова:

— Почему вода такая темная?

— Да тут, несколько повыше, есть прииск «Первомайский». Двенадцать промприборов! Они-то нам и мутят воду. У нас на станции говорят: «Надо поставить фильтры, может быть там золото будем улавливать?». Ну, это уж, конечно, шутка… А вообще-то надо знать, в каких условиях наши люди строили все это! Помню, начальник конторы Самохвалов ездил смотреть лесные массивы. Возвращался один. Попал в наледь, промочил валенки, шел километров пять и упал, не дойдя до поселка. Людей к нему привела собака. Далее — больница и ампутация левой стопы… Сейчас он в Ленинграде. Мне хочется, чтобы вы меня правильно поняли. А то приезжают к нам товарищи из министерства все летом, толкуют насчет надбавок и говорят: «У вас, как на материке: купаетесь, помидоры кушаете — за что вам такие деньги платят?» А вот зимой никто к нам не приедет! Вот и вы — летом.

У Шаповалова две дочки учатся в школе. Старшая хочет ехать в медицинский институт. Я спрашиваю:

— А после института куда?

И несмотря на все, о чем он только что мне говорил, Шаповалов заметил:

— Я сам работаю на Колыме двадцать лет. Вероятно, и дочери это же посоветую…

С момента пуска станции Борис Иванович Пряхин работает начальником котельного цеха. «Мы первый факел зажгли!» (то есть первое пламя под котлом). «Люди не верили — как это станция будет на угле работать!».

Сам Борис Иванович — большой, спина широченная, брови как щетки, лицо кажется суровым. Но вот прошла мимо нас тоненькая девчушка и сказала грозно: «Здравствуйте, Борис Иванович!» И он, ласково, поняв шутку, в ответ прорычал: «Здр-р-ав-ствуй!» И видно было, что это хороший и добрый человек.

Борис Иванович сообщил мне, что недавно АрГРЭС получила переходящее знамя совнархоза и вторую денежную премию — семьдесят одну тысячу рублей. После обеда будут вручать знамя коллективу лучшего цеха, — котельщикам.