Надо сказать, что начинающие авторы Оротукана неплохо разбираются в сложных вопросах современной литературы. А когда узнают, что вы знакомы с тем или иным прославленным поэтом, расспрашивают подробности, читают избранные строки на память и с таким искренним восторгом отзываются о «своем любимом», что вы невольно заражаетесь этим трепетом и уже по-новому смотрите на давно известного вам художника. Простые рабочие люди с творческим огоньком — они как бы заново открывают для вас то, к чему вы привыкли, хотя и не имели на это право.

Во всяком случае, не будь у меня оротуканской встречи, я, конечно, не написал бы стихи о том, как человек, порой становится равнодушным там, где никогда не должна угасать благодарность и восторг перед красотой и мудростью.

Утром мы приезжаем в Бурхалу. Народу на улицах мало: все работают. Только бегают детишки в нарядных китайских костюмчиках. Кто постарше — играют в прятки. Среди них видим Леню Алексеева — сынишку начальника Бурхалинского прииска. С Леней мы знакомы: он ездил с нами на Джека. Хорошенький, задумчивый, с тоненькой шейкой. Глаза — большие, серые. И вообще весь воплощение какой-то нежности. Но на Джека эта нежность ехала не просто так, а чтобы убить медведя, — ни больше ни меньше. Нож с собой возил.

Леня сказал нам, что «папа давным-давно в управлении», и показал дорогу. О себе начальник прииска Дмитрий Семенович Алексеев говорить не хотел, сообщил только вкратце. Приехал на Колыму двадцать лет назад. Поседел вот здесь. Весной окончил отделение Томского парного института.

— Молодой специалист! — смеется парторг Баландин.

— Надо, время такое! — вздыхает Алексеев.

— Хотелось бы, Дмитрий Семенович, посмотреть драгу…

— Прежде всего вам следует поехать на дражный полигон, — предложил Дмитрий Семенович, — там вы увидите и вскрышу торфов, и гидрооттайку, и работу мониторов.

Сказано — сделано.

Бурхалинская драга № 177 работала в двух—трех километрах от поселка. Ехали мы к ней по крутым петлям узкой дороги, меж сыпучих галечных отвалов вслед за маленьким «обеденным» автобусом. Обедают дражники на берегу своего «малого дражного разреза», как назвал начальник драги Николай Тимофеевич Новиков почти квадратное озерко, по поверхности которого и движется полукругами плавучая фабрика — драга. Площадь дражного

разреза около пяти тысяч квадратных метров. Глубина сейчас метров восемь, но вообще-то драги этого типа берут до одиннадцати метров глубины, в зависимости от залегания золотоносных песков.

Все это мы узнаем от начальника Новикова, который не то застенчив, не то боится быть навязчивым. Он очень любит свой «объект». Ему кажется, что гостям вряд ли стоит рассказывать слишком подробно.

— Может, вам это неинтересно?

Николаю Новикову тридцать три года. Дражному делу учился на Урале, в горном техникуме. В свое время ездил на курсы начальников драг. А здесь работает с момента пуска этой драги, с июля 1956 года.

Непрерывно движется мокрая грохочущая цепь дражных ковшей. И каждый переполнен. Тяжелые куски породы, комья глины — все это пески. Ковши поднимаются вверх, исчезают внутри драги, опрокидываются. Слышно, как бьются в стенки завалочного люка камни и камешки. Только звон стоит да летят рыжие брызги. Ничего себе — пески-песочки!

И вот уже транспортер «наказывает» пустую породу, прогоняет ее в отвалы, а золотоносные пески сортируются по своей крупности в бочке-скруббере. Скруббер вращается, и металл проваливается в отверстия конического грохота на золотоулавливающие шлюзы. Все это промывается и вот… Идет съемка золота. На носовой части драги съемщики держат над костром, горящим в маленьком горне, железный совок, похожий на те, в которые хозяйки заметают мусор. В совке — мокрые, грязно-желтые чешуйки, облепленные разноцветными крошками земли, песка и глины. Это — сегодняшнее золото. Наверно, такими тускло-светлыми чешуйками была покрыта золотая ящерка-хозяйка бажовской Медной горы. А здесь «золотая ящерка» и хозяйка положения — гидрогеолог-обогатитель Нонна Тимофеевна Новикова. Поворачивая перочинным ножиком пластинки золота, она говорит:

— Вот эти корочки, вкраплины, примеси других металлов в золоте мы называем «рубашкой». Как видите, обращаемся с этим хозяйством весьма вежливо…

— Что и говорить, — счастливый металл! Рождается в рубашке! — пошутил начальник драги.

Подсохшее золото осторожно ссыпают в темные ма-

терчатые мешочки. Потом их запирают в круглую, на низеньких ножках зеленую кастрюльку — «банку». Защелкивается на плоской крышке английский замок. Ключ от этого замка только в ЗПК — золотоприемочной кассе: никто, кроме работников ЗПК, не сможет открыть эту «банку».

Золото увозят. А на драге своим чередом идет работа.

Драга работает круглосуточно, без воскресений, без праздников.

— Выходные зимой отгуляем, — говорят дражники.

Гудит мотор. Летит из хвостов крупная галька. Грохочет скруббер. А на горне, где только что сушили золото, стоит закопченный кофейник.

— Не хотите ли чашечку?. .

На носу брызжет электросварка: это Александр Бердников восстанавливает носовое ограждение. И кажется, как от комаров, отмахивается от колючих сварочных брызг опробщица Шура Тимохина. Она стоит у самого борта, неуклюжая в своем огромном комбинезоне. Шура берет лопаткой «пески» из черпаков, промывает, «опробывает», устанавливает содержание золота в породе и решает — здесь брать «пески» или в другом месте. О девушках-опробщицах ребята говорят;

— Они над драгерами большие начальники. Скажут «работайте» — работаем. Скажут «стоп!» — замирает драга…

Видно, на этот раз все в порядке. Шура довольна пробой. И доволен сменный драгер Юра Углов. Как капитан на мостике, стоит он в драгерке, над которой висит большой, выгоревший на солнце плакат: «Больше золота Родине!».

И Юрин чуб, как и плакат, тоже выгорел на солнце.

Драгер Юрий Углов пригласил меня с Володей переночевать у него в комнате. Живет он со своей Тамарой в двухэтажном каменном доме, где паровое отопление и коммунальные удобства такие же, как в Москве, только вид из окна («Ах, какие сопки!») никогда не позволяет забыть, где вы находитесь. И все равно эти «высотные здания» сопок не заслоняют Тамаре добрых воспоминаний о техническом училище № 11, о московской жизни, когда она училась на повара и участвовала в самодеятельности.

В 1956 году по комсомольской путевке Тамара приехала на Бурхалу. Она вышла замуж, когда ей не было еще семнадцати лет, и долгое время поселковый Совет, администрация прииска и соседи не признавали ее брак с Юрой законным: ведь до восемнадцати лет у нас не регистрируют.

— А комитет комсомола был за нас, — вспоминает Тамара. — Ребята говорили: «Факт, что друг друга любят, ребенок у них скоро, какое же беззаконие?» Но теперь все уже привыкли, не трогают нас…

Тамара прекрасно поет. В училище ей пророчили будущее знаменитой певицы. Она же решила поскорее вырваться из домашнего гнезда. И вот теперь Тамара сама хозяйка. Тахта в комнате завалена белоснежным крахмаленым бельем и металлическими зажимами.

— А какие сейчас в Москве моды — узкие или широкие юбки? — укладывая белье, спрашивает Тамара. — Я слышала, модно свитер и бусы под шейку. А туфли? Правда, что каблуки «гвоздик» . носят уже многие женщины?

Над кроватью две фотографии: Юра и Тамара. У обоих темные, четкие брови, открытые высокие лбы. У Тамары глаза ребенка и русые спокойные косы. По сравнению с ними кажется еще светлее и непокорнее выцветший Юрин чуб.

У дверей, на площадке, уже стоит детская коляска. Тамара показывает полный чемодан белья — голубого и розового, милые байковые одеяльца…

В большом фанерном ящике у дверей пищат пушистые желтые комочки и гортанно «разговаривает» клуша. Тамара говорит:

— Потихоньку хозяйство заводим. У меня куры да цыплятки, а у Юры персональный мотоцикл…

Тамара кормит своих питомцев мелкорубленным омлетом из яичного порошка, а Юра требует, чтобы она не нагибалась и не подымала тяжелые вещи…

Как и Тамара, Юра тоже почти москвич. Жил он в подмосковном Щелкове, а работал старшим механиком в институте электротехники при МГУ. Как и Тамара, он приехал сюда в августе 1956 года по путевке комсомола. Бурхала сразу поставила его на драгу сначала оператором, потом кормовым. В дальнейшем Юра окончил курсы и стал старшим мотористом. И наступил день, когда ему доверили пульт управления драги, и его комсомольско-молодежная смена стала самой передовой. Без тени рисовки, как о само собой разумеющемся, драгер Юрий Углов говорит:

— У нас все хорошо работают. Я даже не представляю, как это в моей смене, да чтобы кто-нибудь плохо работал! Взять, например, масленщика Виктора Тишина…

И Юра постучал кулаком в стену.

Услышав в ответ три условных удара, улыбнулся:

— Сейчас придет! И я вас познакомлю.

Углов и Тишин приглашают друг друга в гости именно таким «дедовским» способом.

Я обратил внимание на висящую у окна Почетную грамоту: «За активное участие в выполнении государственного плана прииском «Бурхала» в I квартале 1958 года наградить Почетной грамотой Углова Ю. И. ».

Не помню уже, что я сказал, только в ответ послышалось:

— Грамоты у нас даром не дают!

Это Виктор Тишин с порога подхватил разговор и без лишних уговоров весьма откровенно стал рассказывать о своей жизни.

— Меня все называют Виктором, а мама до сих пор Виталиком. Ее ребенку уже стукнуло двадцать четыре года, и он после армии — какой ужас! — самостоятельно поехал на Крайний Север. У меня так сложилось: специальности не было, а я должен был обеспечить не только себя, а и еще кой-кого.

Делая рукой в воздухе лесенку в три ступеньки — выше, выше и выше, Тишин многозначительно прищурился и (полной загадочности не выносит его душа!) тут же разъяснил:

— У меня три сеструхи подрастают. Мамаша с ними одна. И мне нужны были деньги. Я вам в открытую говорю: я на Колыму поехал с одной целью — заработать. Ну, а когда втянулся, много целей появилось. Я теперь с Колымы — никуда. Мне здесь жить интересно! И вообще — я люблю добиваться!. .

Бурхалинцы выбрали комсомольца Тишина в Магаданский областной Совет депутатов трудящихся, и на первой сессии он взял слово и раскритиковал некоторых руководителей.

— Теперь мне говорят: «Тебя больше не выберут», — смеется Тишин. —Так я ведь не того добиваюсь, чтоб меня выбрали! Я хочу людям помочь. Они же меня для этого в Совет послали. Вот я и буду говорить, напоминать, требовать!. . Я вам завтра покажу, какую школу мы прииску подарили! То есть была у нас начальная, а мы на сессии поставили вопрос, писали, говорили — есть теперь семилетка!

И, победоносно улыбаясь, с хозяйственной самоуверенностью Тишин добавил:

— Теперь среднюю добьемся, вот посмотрите…

Виктор Тишин был на Всемирном молодежном фестивале в Москве. Он присутствовал на встрече горняков разных стран, и, если бы пришлось выступить, Тишин, наверно, повторил бы то, что оказал мне:

— Было время, я думал только о себе. Но после трех лет на Колыме я не представляю уже, как это можно ставить себе целью в жизни, например, побольше заработать. Не это главное! Есть у меня цель для всех, идея во имя коллектива, это важнее всего, и это моя личная забота…

Мне не хочется подчеркивать, как искренне это было сказано. Подобно тому, как драга — эта плавучая фабрика золота — вылавливает крупицы драгоценного металла, так и современная Колыма — обновленная фабрика социалистического мировоззрения — прививает молодежи золотые качества, новые чувства, выбрасывая все, что осталось в психологии человека нехорошего, в отвал жизни, как ненужную «гальку».

Вот так они и живут, эти молодые люди, в своем колымском краю: строят новые школы, заочно учатся, моют золото в фонд мира, обзаводятся хозяйством, поют любимые песни на озере Джека Лондона, помогают друг другу, добиваются своего.

На столе стоит колымский ковыль, который тут называют «бурундучьими хвостиками». Через полгода у Юры и Тамары Угловых будет уже большой отпуск, они поедут на «материк». И (так решено) повезут в Москву этот северный букет-костер, горячую память о родной Бурхале.

Прощаясь с нами, парторг прииска Баландин говорил:

— Пять лет назад такое оборудование, как на участке «Полевой», было только на прииске. А участки и не мечтали. Тогда промприбор обслуживали триста человек. А теперь на нем работают три человека. Там все механизировано…