— Я приехал на Колыму еще до войны. В Донбассе работал тоже инженером-металлургом. Здесь своеобразные условия труда. Мне в сорок втором году поручили пустить этот цех. Я пришел — тут одни строители. Спрашиваю: «Есть металлурги?» Куда там! А нужно было дать первую колымскую сталь. Шла война, «материковской» стали не хватало. Вот я и начал учить людей монтировать печь и тому подобное. Кадры создавались на месте… Трудности у нас известно какие: вечная мерзлота! Бывало на шихтовом дворе трактор застрянет — лед под. гусеницами, — буксует, не берет… Скользит, ка, к на катке! И кое-кто говорил: на вечной (мерзлоте да мартеновский цех? Не получится!. . А мартен — вот он!
И Прищепа с гордостью поднял руку, как флаг появившийся над взятой высоткой.
… Мечется, гудит в мартене зажженное человеком вечное пламя, оказавшееся сильнее вечной мерзлоты.
Главный инженер Оротуканского завода Лев Самойлович Фонкич говорит о перспективах:
— У нас несколько задач: реконструкция сталелитейного цеха с переводом на электросталеварение. Наш мартен — самый северный в Советском Союзе. А наша
электропечь будет самая крайняя на Северо-Востоке. Далее: реконструировать кузнечно-котельный цех, так как увеличивается производство. Затем — строительство теплоэлектроцентрали. Словом, профиль предприятия меняется: раньше это были мастерские, а теперь крупный, разносторонний завод. Ведь мы снабжаем весь Магаданский совнархоз и частично — Якутский.
Пора уезжать. Но не хочется прощаться с Зыкиным и с Шурой, и Светланой, с металлургом Прищепой… Вот так всегда: в каждом поселке остаются люди, которых никогда не забудешь. Я обещаю Петру Флегонтовичу через некоторое время вернуться в Оротукан — специально на занятие литгруппы.
И опять мелькают за окнами сопки, кусты, тонконогие лиственнички, встречные автомашины с прицепами. Стоит веха с таинственным словом «Загадка». Это название быстрой и чистой оротуканскои речки, которая так и просится в новое стихотворение… Вьется сзади пыль. В глаза бьет солнце. Володя, как всегда, поет.
Прощай, любимый город,
Уходим завтра…
— Нет, не в море, — вздыхает он. Впереди новые поселки, встречи, новые замечательные люди.
Дорожная лирика
1
Ты холодна в своей гордыне,
Ты край мой вечной мерзлоты…
А в том краю созрели дыни,
И, говорят, поют цветы.
Пускай ты — вся еще молчанье.
Но я надеюсь, я хочу,
Как люди в Атке и в Сеймчане,
На мерзлоте разбить бахчу.
2
Гроза уходит на басы,
Под радуги, под бусы,
И над алмазами росы
Туманы светло-русы.
И бурундук, гордясь тайгой,
Среди зеленых игол
С какой-то шишечкой тугой,
Как с мячиком, запрыгал.
Подбросил, покатил опять,
Ударил мешковато,
Он мне решил отпасовать
И убежал куда-то…
3
Дорога рождалась, как присказка,
Мол, сказка тайги — впереди,
Она, золотая, у прииска,
Ты бережно к ней подойди.
Попробуй начни— зазвучит она,
Поверит находкам твоим.
Та сказка еще не прочитана,
Ту сказку мы сами творим.
Неподалеку от основных цехов Спорнинского авторемонтного завода, на пустыре, настоящее кладбище автомашин. Каждая машина как памятник отваге, трудолюбию и изобретательности колымских шоферов.
— Вот ЗИС-5. На этих машинах родилась Колыма, — говорит парторг завода Николай Павлович Лущников. — Они, как ихтиозавры, уже давно вымерли… Не много осталось…
Мы долго бродим среди разбитых машин, останавливаемся возле каждой, словно у могилы павшего воина. И в неторопливом рассказе Лушникова раскрывается биография автодорожной Колымы.
ЗИС-5, ЗИС-50 приходили сюда в 1938 году после хасанских событий. В тот год присылали много таких машин.
ЗИС-5 — дитя первой пятилетки. Все шоферы и все горняки с благодарностью вспоминают эту машину. Она проползала там, где не было дорог. Не автопробег — автопроезд, автопрополз, — вот какие термины были! Машина проходила везде: по кустарникам и болотам, через горные реки и ледяные перевалы, когда под колеса палки подкладывали, камни, а иной раз и свои полушубки.
Я смотрю на старенькую, покореженную машину. Мелом написан ее государственный автомобильный номер — 4291. Под таким номером она и выйдет с завода, когда ее отремонтируют. На выломанной дверке, на голубой потрескавшейся краске три буквы: «СРЗ».
Лежит осколок разбитого ветрового стекла. Это — триплекс: две полосы стекла, а в середине — прослойка целлулоида. При ударе осколки не полетят в глаза шоферу: целлулоид удержит. Видно, эта машина очень много испытала, перетаскивая оборудование для геологов. Она, по мнению Лушникова, прошла не менее двухсот пятидесяти тысяч километров. Шов на шве, рана на ране. На радиаторе — проколы. Наверняка где-то прихватило морозом; так как трубки радиатора запаяны методом дорожного ремонта. Рама сильно изношена. Видно, что машину много раз тащили на буксире из гиблых мест, из болот: траверс рамы разорван и погнут. Крылья ржавые, перекореженные. Лушников обращает мое внимание на руль:
— Интересно… Руль не заводской, а наш, спорнинский. Эта машина, как видно, два — три раза побывала уже в капитальном ремонте.
А вот другая автомашина. На дверце, в овале нарисовано: «2 ДЭУ УШД», что означает: второй дорожный эксплуатационный участок управления шоссейных дорог. Это ЗИС-21, газогенераторная машина.
В годы войны было тяжело с бензином, и более тысячи шестисот автомашин Дальстроя работали на местном топливе. Колыма вынуждена была перейти на массовую переделку машин ЗИС-5. На смену горючему пришло газогенераторное топливо, то есть обыкновенная чурка. Комсомол шефствовал над созданием этих чуркокомбинатов. Они были на Стрелке, в Мяките — целая система. Заготавливали чурку так: резали лес, разделывали его на квадраты величиной, примерно в семьдесят — восемьдесят миллиметров и затем доводили чурку до определенного процента влажности.
Шофер, выезжая в рейс, брал в кузов пять — десять мешков чурок, которые врем! от времени засыпались в бункер. От сгорания дерева образовывался газ, и машина вместо бензина двигалась газом. Какой бы марки ни была автомашина, ее называли «газгеном».
Когда сюда приезжал Уоллес, американский вице-президент, его поразила такая находчивость. Это был трудовой подвиг всего коллектива транспортников. Местные автобазы, авторемонтные заводы ставили себе одну задачу: перебросить как можно больше грузов. Для предприятий, рудников и приисков Колымы. Бывало опытные шоферы, хорошо знавшие профиль дороги, подхватят на свои двухтонки по два—три прицепа и тащат до восьми— десяти тонн.
На Всесоюзной промышленной выставке северные газогенераторы заняли первое место по газогенераторному транспорту. С той поры газгены стали пользоваться заслуженной славой, не меньшей, чем ЗИС-5 — неутомимый работяга.
Лушников вспоминает:
— Мы ехали по заячьим тропам, то есть дорог не было. Бывало включишь все три оси — и прямо по снегу прешь «на ура», и ничего, выбираешься… Вот так идет машин десять—пятнадцать, и вокруг говорят: «Колонна с горем пополам». Но мы не унывали. Сами над собой посмеивались, а дело делали, хотя и обгоняли вас олени…
В годы войны трое наших руководящих товарищей ездили в Америку. Они там закупили «Даймонды». «Даймонд» (по-английски это означает «бриллиант») — первая дизельная машина на Колыме — возил до двадцати пяти тонн.
После войны пришли ЗИС-150 и ЗИЛ-150 и, наконец, «Татра» — добрый привет от наших чехословацких друзей…
Вчера вечером мы заблудились. Выехали из Спорного, хотели быстрее добраться до берегов Колымы. Нам казалось, что вот по этой хорошей дороге и надо ехать. Но, как это ни странно, мы поднимались все выше и выше в горы по таким захватывающим петлям, что с непривычки просто страшно становилось, а Колымы все не было и не было. Неужели сбились? Куда это мы спускаемся?
Наконец показался поселок.
— Вы не туда заехали, — сказал старатель около золотоприемочной кассы. — Это Утинка, а вам нужен Дебин.
Пришлось возвращаться. Тридцать пять километров назад.
И опять дорога запружинила. Одна сопка по форме напоминала утюг. У подножия было совсем тепло, а на вершине за утюг хваталось белое скомканное тряпье тумана.
Мы поднимались выше висящих внизу облаков. Можно было различить внизу и вверху ленты той дороги, по которой мы уже проехали или еще не проехали. Наш путь вое время был над нами и под нами и никогда не оставался впереди или позади.
На этой безлюдной, почти поднебесной дороге мы неожиданно повстречали мотоциклиста и остановились. Как видно, настроение встречного совсем не отличалось от нашего.
— А знаете, я бы на вашем месте заночевал в горах, — предложил молодой человек. — Ехать сейчас опасно: смотрите, какие облака и туман. Уже двенадцатый час, а пока вы приедете в Дебин, пройдет немало времени. Давайте лучше разведем костер. Я готов составить вам компанию. Зато утром вы увидите такую красоту…
И он восторженно взмахнул рукой, что означало: «Ничего лучшего на свете не бывает!» Этот жест оказался решающим.
Машина осталась на развороте, где дорога была несколько шире. Тут же прикорнул и мотоцикл нашего «поднебесного» знакомого. Мы сошли с дороги на заросший кустарниками склон и принялись оборудовать свой горный табор.
— Да, я забыл сказать вам… Меня зовут Константин Феропонтов… А вас?..
| ← Предыдущая страница | оглавление | Следующая страница → |
