23 августа

Прежде чем попасть в Тайшет, нам посчастливилось пересечь замечательную сибирскую реку Бирюса, эту «тайшетскую Ангару», неизвестную, к сожалению, за пределами тех районов, через которые она протекает.

Вы не просто переезжаете с одного берега на другой.

Эта таежная красавица предлагает вам сначала мост, затем подает первый бревенчатый паром, через три километра встречает вас следующим паромом, словно река хочет, чтобы вы подольше любовались ее обширной, многорукавной красотой. Берега Бирюсы обрамлены многоярусной зеленью, щедро пересыпанной кисловатой брусникой.

И невольно думаешь: такую реку иная держава могла бы назвать великой, и местные поэты прославляли бы ее своими зарубежными лирами. О, сколько в Сибири неизвестных, но замечательных рек, каждая из которых по своей красоте и обширности не уступит главной реке иного государства Европы!

А здесь — своя скромная прелесть и тишина. В селе, разделенном на две части впадающей в Бирюсу речонкой, жители называют друг друга «зарешными». Посреди Бирюсы огромный остров, и можно увидеть, как на пароме переправляют туда колхозное стадо. И когда женщины едут на остров доить коров, им весело кричат с берега: «Наши бабы на реку, а зарешны — к лешаку!..» Щедрые, самобытные, ласковые места.

Город Тайшет становится крупнейшим стрелочником Сибири. Город расположен на стыке трех действующих дорог, и в недалеком будущем сюда «привяжется» четвертая: Абакан -Тайшет. Три действующие — это Восточно-Сибирская, Красноярская и Ленская.

Тайшет-Ленокая железнодорожная магистраль — одна из самых молодых в нашей стране. Благодаря этой северной дороге возникли крупнейшие леспромхозы в Братске и в Чуне, в Чукше и в Ново-Чунке.

В Тайшете так и чувствуется дыхание тайги. Мимо проносятся специальные сдвоенные составы — лесные маршруты пятилетки. Только за один месяц через Тайшет на Братскую ГЭС проходит по полторы-две тысячи вагонов с оборудованием из самых отдаленных уголков страны.

Северная дорога Тайшет-Лена преображает промышленную географию Забайкалья, ускоряет освоение богатейшего Ангаро-Илимского железорудного бассейна, где электроэнергия Братской ГЭС безусловно вызовет к жизни комбинаты черной и цветной металлургии, разностороннюю лесоперерабатывающую промышленность, машиностроение и электрохимию.

В Тайшете я видел сквозной поезд «Москва — Лена». Этот маршрут появился совсем недавно. В поезде ехали главным образом люди двух профессий: изыскатели и строители. У изыскателей в этом году новые труднейшие задачи: дать проект железнодорожного пути от линии Тайшет — Лена на Усть-Илимскую ГЭС. Отважные геологи и топографы пройдут через таежные дебри, углубляясь все дальше на север, туда, где дремлют сказочно богатые месторождения угля в Нижне-Тунгусском бассейне.

Тайшет через Братск подал руку райцентру Усть-Кут, рядом с которым недавно возник крупнейший на востоке речной Осетровский порт.

Бегут и бегут через Тайшет тяжеловесные составы, груженные черемховским углем, чунскими шпалами, бирюсинскими домами, иркутскими машинами и «холодным грузом» — рыбой и мясом…

Покидая Тайшет, мы все же не забыли поискать на вокзале то место, где написано «кипяток», в конце которого, по утверждению Александра Трифоновича Твардовского, до сих пор стоит твердый знак.

Когда с северо-запада едешь автомашиной в Иркутск, неизбежно пересекаешь железнодорожное полотно то в одном, то в другом месте. И если пытаешься разобраться, что же сейчас происходит на железной дороге, останавливаешься за шлагбаумом и начинаешь беседовать с теми людьми, которые провели вот на этом неприметном перегоне почти всю свою жизнь или явились сюда совсем недавно, чтобы спроектировать завтрашний день транссибирской магистрали.

Старший инженер Михаил Петрович Трегубов и техник-геодезист Олег Андреевич Становов — работники Восточно-Сибирской экспедиции Гидропромтрансстроя — уже несколько месяцев составляют планы электрификации железной дороги на порученном им участке. Это происходит недалеко от разъезда Разгон Тайшетского района.

Но встречаешь и такое: на шестой дистанции с дымящейся трубкой в бороде стоит дежурный по переезду Степан Яковлевич Щеголев. В руке у него зеленый флажок, а за плечами высится ромбовидный фонарь, в котором неуверенно подмигивает керосиновая лампа.

Вчерашняя Сибирь и завтрашняя, нивелиры, через которые уже видны ажурные мачты электроопор, и керосиновая лампа — вот контрасты железнодорожного пейзажа Восточной Сибири.

Так огромны пространства, что часто
О больших расстояниях тут
Говорят: «Это только участок…» —
И упорнее съемки ведут.

Дышат зори таежным простором,
Хвойный ветер, как молодость, чист,
И склонился рассвет над прибором,
Как взыскательный геодезист.

Как он рад, что в глазок нивелира
Наконец-то увидеть он смог
Этот профиль труда, профиль мира,
Профиль новых электродорог.

Он закончил свой труд, и бумаги
Убегают в потертый планшет.
Есть проект электрической тяги
На участке Усолье — Тайшет!

Здесь шагать вам, электроопоры,
С Енисея в Иркутскую даль,
Так беги, покоряя просторы,
Электрическая магистраль…

Люди съемки ведут на Разгоне,
И уже не в мечтах, а всерьез
На далеком иркутском перроне
Ожидается электровоз.

24 августа

Вчера вечером мы покидали село Разгон, где пробыли значительно дольше, чем рассчитывали, и теперь «выбились» из графика путешествия. Это произошло потому, что не успеваешь записывать свои впечатления, все время хочется наверстать упущенное, а дни идут, и работать в машине трудно.

В Разгоне мы жили у электропильщика Дмитрия Сергеевича Игнатенко. Почти на окраине села. Здесь вытянулась в поле новая улица, белеющая свежими срубами.

— Все больше молодые строятся, — говорил Игнатенко, — народ по демобилизации вернулся, все леспромхозовские…

— Улица лесорубов! — и Ломакин предложил утвердить название.

— Очень в цель попали, — согласился Игнатенко.

Для жителей этих мест характерен накомарник, которым, как правило, никогда не расстаются. Дмитрий Игнатенко, например, заматывает накомарник как чалму, на голове, когда комары не угрожают. Он вскидывает на плечо топор и на прощание говорит:

— Получается так: в лесу не встретишь ни пилы, ни лучка, ни топора — сучья, ведь тоже снимаем электроножовкой, а вот в хозяйстве с топором не расстанешься. Соседу помогаю дом рубить. Ну, я пошел. Счастливо вам. А насчет названия улицы — это мы посмотрим, посоветуемся…

Ночь с 23 на 24 августа была у нас необычной. В Алзамай мы прибыли поздно, все столовые и закусочные уже закрылись. Решили ехать дальше, с тем чтобы на речушке Косой Брод развести костер, сварить гречневый концентрат и поужинать.

Как говорится, на ловца и зверь бежит. Этот огненный зверь с лохматой оранжевой шерстью притаился в чащобе леса, мимо которого мы проезжали. Зачем же разводить костер, когда вот он, за деревьями. Да такой огромный, какого я никогда в жизни не видел. Я не преувеличу, если скажу, что костер занимал площадь не менее двадцати квадратных метров, а его пламя достигало высоты трехэтажного дома. Было непонятно, для чего люди в расстегнутых телогрейках подбрасывают в костер бревна, да такие хорошие, что за них любой сталинградский колхоз заплатил бы немалые деньги. Оказалось, что костер в данном случае просто освещал место работы. Шла ночная транспортировка — хлыстовая вывозка леса. Из глубины тайги гусеничные тракторы «С-80» подтаскивали сюда (в каждой вязанке — пять штук) двадцатиметровые стволы-хлысты, и погрузочные установки с помощью подцепных тросов грузили лес на автомашины.

— Вира! — кричал грузчик. — Хорош…

— Такие хорошие бревна, — сказал Тихомиров,— а вы их в огонь бросаете…

— Что делать, приходится, — неохотно ответил грузчик.

К нам подошло еще несколько человек, и Ломакин спросил, почему бы рабочую площадку не осветить электролампочками, — ведь рядом населенный пункт Ясный Хутор; наконец, можно установить «динамку». Прежде чем отвечать на вопросы, грузчики и шофера попросили предъявить документы, так как им показалось подозрительным наше ночное вторжение. Потом они рассказали, что подобные костры — обычное явление. Лесу много, чего, мол, жалеть…

— Лампочками обзаведемся, — пошутил один,— когда вступит в строй Братская ГЭС.

Для наших нужд алзамайский костер был решительно не пригоден.

Хотя огня много, но им воспользоваться мы не можем: он согревает и освещает, но на нем нельзя вскипятить воду— И мы открываем «филиал» этого костра — небольшой костерчик, вокруг которого и усаживаются наши новые знакомые.

Кроме грузчиков Михаила Чазова и Федора Башмакова, тракториста мощного «С-80» Александра Романова и его прицепщика Александра Беломыцева, шофера «ЗИС-150» Семена Баженова и ночного сторожа Дмитрия Казанцева, к нам подсаживается единственная женщина в этом зеленом царстве лесодобычи — Александра Максимовна Тимошина.

Тимошина здесь — начальство. Она десятник, и, собственно, по ее команде объявляется перекур. Начинается лесная пресс-конференция. Обе стороны поочередно задают вопросы. Сначала отвечают гости. «Да, мы едем своим ходом. В Мавзолей Ленина и Сталина вход свободный. Нет, нам ехать еще не надоело. Шолохов написал новые главы «Поднятой целины». Остановились, потому что проголодались. Туристскую путевку за границу можно приобрести в профсоюзной организации».

Теперь на наши вопросы отвечает Александра Максимовна. Она, оказывается, отличный собеседники о лесных делах умеет говорить красочно и обстоятельно. Не только мы, но и рабочие Алгашевского мехлесопункта слушают ее с интересом. Во время разговора к нам подсаживаются новые люди, и не хуже костра дружно разгорается непринужденная беседа.

— …Вы не ошиблись, мы занимаемся только сосной. Ничего удивительного, ведь почти тридцать процентов всех сибирских лесов — это сосна. В нашей области миллиарды кубометров древесины. Может быть, вы слышали о знаменитой ангарской сосне? Попадаются деревья толщиной в полтора метра…

Зашел разговор о кедре. Александра Максимовна пошутила:

— Говорите, «не видели кедра», а сами держите его в руках. Ведь карандаш, которым вы сейчас пишете, родом из наших сибирских лесов. Ну-ка, покажите. «Сакко и Ванцетти». Так и есть — наш таежный кедр.

Я спрашиваю рабочих, известно ли им такое имя: Владимир Еськин? В Тайшете мне говорили, что этот тракторист — инициатор замечательного почина. Он обязался перевезти за год до семисот кубометров леса, и его поддержали многие.

— Слышали, — скептически произносит Чазов. — Прямо скажу: хватанули…

— А почему? — Александра Максимовна не соглашается. — Вслед за электропилой «К-5» мы начинаем оснащаться бензомоторной пилой «Дружба». Семьсот кубометров на человека — это много, но при нашей технике и продуманной организации труда — дело реальное…

В руках у нас золотистые охапки ботвы с горохом. Кто-то привез прямо с огорода. И мы раскрываем стручки и жуем горошины, как семечки.

— Однако пора и за дело,— говорит Александра Максимовна, и наша полуночная пресс-конференция закрывается: лесозаготовители идут к своим тракторам и погрузочным установкам, а мы стелим хвойные ветки неподалеку от громадного огненного зверя и вскоре засыпаем под его однообразное рычание.

Такая была ночь.

А утром сегодня мы остановились у Косого Брода, и здесь нам так понравилось, что после гимнастики и водных процедур решили немного поработать, оглядеться, навести порядок в своем автокинофотохозяйстве.

Доливая воду в радиатор, Ломакин козыряет новыми познаниями, почерпнутыми этой ночью в лесу:

— Между прочим, Миша Чазов говорил, что если спилить сосну, можно узнать, сколько ей лет. Сколько кружков, столько и лет. Это точно или неточно?

Молчание. Никто не поддерживает ломакинского разговора.

Тихомиров «лечит» киноаппарат. Ему кажется, где-то в камере задир. Тихомиров чертыхается. Только что он окровавил отверткой палец.

— Нет ли поблизости кедра? — продолжает Ломакин, проверяя металлической меркой, достаточно ли в бачке масла. — Из живицы кедра можно раздобыть бальзам, который заживляет раны. Советую воспользоваться кедром. Точно.

Тихомиров молчит. Он проверяет ход киноаппарата. «КС-50» шуршит, как осень под ногами. Скоро осень.

Я располагаюсь с пишущей машинкой на бровке канавы и прислушиваюсь к изречениям Ломакина. На страницу прыгает кузнечик, говорит: «Доброе утро».

Тихомировский киноаппарат стрекочет, соперничая с кузнечиками.

— Говорят, в тайге есть черный тополь. А знаешь, что такое «вечное дерево»? «Вечное дерево» — это лиственница. Миша Чазов говорит, что она крепче дуба… Это точно или неточно?

Кругом деревья. Мудрые деревья. Ласковая мохнатость веток…