15 сентября

Мы едем над Селенгой.

Карабкаемся куда-то в горы и перед Улан-Удэ движемся по шоссе, пробитому в горах. Под нами пропасть. Машину предостерегает коренастый частокол белых столбиков.

Остановились. Смотрим вниз. Там железная дорога. А еще ниже, под железной дорогой — река Селенга. Кажется, поезда плывут по реке. Пароходные и паровозные дымки перепутались. Поднимаясь вверх, они цепляются за скалы, стелются по нашей дороге, и порой кажется, что мы парим в облаках…

Путешествуя по Забайкалью, Антон Павлович Чехов находил здесь «и Кавказ, и долину Пела, и Звенигородский уезд, и Дон. Днем скачешь по Кавказу, ночью по Донской степи, а утром очнешься от дремоты, глядь, уж Полтавская губерния — и так всю тысячу верст».

Селенга — бурят-монгольская Волга.

Не дугообразная многоруравная дельта заметно вдвинута в Байкал и очень похожа на волжскую дельту, изрезанную каспийскими волнами. На Селенге — изыскательские партии.

В Бурятии почти осязаемо движение, проделанное когда-то отсталым народом от кочевий к оседлой культурной жизни.

Когда видишь изыскателя и узнаешь о новых промышленных центрах, — отдаешь себе отчет, что эта республика не только достигла общего уровня современной индустрии, но и, с характерной для Сибири устремленностью в завтрашний день, ни в чем не согласна уступать своим соседям на западе и востоке.

Словно развязали стреноженного копя и он быстро понесся по вольным степям — вот образ сорокалетней советской Бурят-Монголии.

17 сентября

Горный ветер — вестник бури,
Облака парят.
За Байкалом скалы бурит
Молодой бурят.

Он берет вольфрам и уголь
Из подземных жил,
Он с утесом, точно с другом,
Крепко подружил.

Помню, сели мы с тобою
У костра осин;
Волны яростной гурьбою
Шли в Усть-Баргузин.

Горный ветер дыбил воду,
И сказал бурят:
— Я хочу отдать народу
Свой подземный клад.

И еще на белом свете
Сильным быть хочу,
Чтобы этот хвойный ветер
Был мне по плечу!

Я обнял тебя по-братски
И сказал тогда
Неумело, по-бурятски:
— Бэрхыш, бэрхыш, да-а.

Вестник бури — ветер горный
Шел по берегам,
Там, где спит в глубинах черный
Уголь и вольфрам.

Верю я, товарищ милый,
В дерзкие мечты.
Ах, какой великой силой
Здесь владеешь ты!

Пролетали волны-крылья
В котловине скал,
Щедрым рогом изобилья
Выгнулся Байкал.

18 сентября

Неожиданное препятствие.

Из Улан-Удэ едем над рекой Уда по направлению к Хоринску, останавливаемся в селах…

Колхозники Бурятии соревнуются с колхозниками Читинской области. Приезжают друг к другу на сельскохозяйственные выставки, на совещания, стараются перенять полезный опыт. Пока читинцы впереди. Животноводы Бурятии решили увеличить поголовье овец на двадцать пять процентов и дать сверх плана не менее двенадцати тысяч тонн молока.

Странное дело, такие хорошие пастбища, травы богатые и водой республика не обижена, а вот удои — незначительные. Я интересовался: какой самый большой удой получили доярки Бурятии? Оказалось, что есть исключительно хорошие результаты, но они пока не характерны для республики. В колхозе имени Карла Маркса корова Любимая за лактационный год дала 6712 килограммов молока! Там отличная ферма. Коровам по утрам дают силос и концентраты, подкармливают турнепсом; все это входит в рацион, помимо сена и зелени. Ведутся работы по улучшению бурят-монгольской породы коров.

Когда проезжаешь по селам республики, бросается в глаза большое строительство животноводческих ферм. Их покрывают шифером и железом. Строятся бетонированные силосные ямы, новые кошары. Во многих селах — свежепостроенные улицы. После сентябрьского Пленума ЦК КПСС колхозы увеличили производство шерсти в полтора раза, и это еще одна ступенька, по которой республика поднимается к изобилью.

В Бурятии расширяется Тимлюйокий цементный завод. Он даст цемент не только новостройкам республики, но и гидростроителям Ангары.

В свою очередь Бурятия получит необходимые ей материалы из восточных и западных пограничных с ней областей. Ученые, работники научных центров Иркутска и специалисты из Москвы, становятся сотрудниками Бурят-Монгольской комплексной экспедиции Академии наук СССР.

Бурят-Монголия восточных Саян в руках геологов — неистощимый калейдоскоп драгоценных и полудрагоценных камней, которые успешно соперничают с самоцветами Урала, но пока не имеют такой популярности.

Бурят-Монголия — солнечная жемчужина Забайкалья.

Жемчужиной республику делают многочисленные залежи золота и графита, алюминиевого сырья и редких металлов, угля и железа… Полтора миллиарда кубометров древесины — могучие кедры и лиственницы — это тоже зеленые жемчуга республики.

Солнечная она потому, что в этом смысле не уступает Узбекистану: двести восемьдесят дней в году над республикой сияет солнце, и если наши продукты не портились, так только потому, что нам верой и правдой служил отремонтированный холодильник.

В Сосново-Озерском мы остановились у перекрестка.

Отсюда кратчайший путь в Читу через Соболку, Конду и Беклемишевские озера. Но очень уж хотелось побывать на реке Витим. И вот мы едем на Романовну. Сама Романовка — чистенький, пустынный поселок с широкой центральной улицей. Показалось, находимся мы в каком-то селе юго-восточной России, где местные жители с особой заботливостью обхаживают каждое деревце. Мало того, что посадили, — обнесли высокими дощатыми оградками, чтобы не попортила скотина…

Все реки Забайкалья чем-то похожи друг на друга. Быстрые чистые волны, каменистое дно, поросшие пихтами и кедрами берега. Иногда вместо темной мохнатой хвои мелькала над рекой золотая сентябрьская березка или даже настоящая плакучая ива. И если бы не бурлящая шивера, крутящая чистые волны быстрыми воронками, — забайкальскую речку можно было бы сравнить с какой-нибудь лесной рекой нашего европейского севера.

Река Витим. Вдали — Муйский горный хребет.

Витим впадает в далекую Лену — единственную большую сибирскую реку, не имеющую порогов. Но сам Витим быстр и порожист, особенно в верховьях. А вокруг — тайга!

Старик в «капелюхе» на карбазе-плоскодонке переправлял через Витим охотников и ягодников.

— Места у нас богатые! — говорил он. — Не хочешь — будешь охотником. Мальчишки и то все с ружьями по тайге ходят.

О местных охотниках рассказывают чудесные были: то школьник нашел берлогу с тремя медведями, то встретился кому-то редкий зверь — «снежный баран» круторогий длинношерстный красавец. На всю тайгу славится охотник-промысловик Максимов: зимой этого года за два с половиной месяца он сдал беличьих шкурок на 13 585 рублей — почти в четыре раза перевыполнил свой план.

Богат север республики — богата тайга! И красива…

До Романовки мы все время двигались на северо-восток, а теперь, миновав поселок Щегольский, откуда идут тропы на Курлатку и Шэнэ-Далай, едем на юг, к Чите.

Давно мы не видели такой превосходной дороги. Хорошо утрамбованный грунтовый покров. Через мелкие речушки перекинуты красивые мостики. Столбики на поворотах выкрашены. В Телембе нам сказали, что по такой же отличной дороге можно доехать до самой границы с Монгольской Народной Республикой.

Ночуем в Мухор-Кондуе. Это уже Читинская область.

19 сентября

Тайга, сопки — сизые вдали и темно-зеленые, когда проезжаешь рядом. Встречаются луга — травы, давно скошены — однообразные, скучные. И опять тайга — болота, речки, бесконечные озера. Говорят, лучшее время года в Забайкалье — осень и зима. Осень действительно хороша — сухо, солнечно. Небо синее-синее, и в воздухе чистая звонкая сушь. Вот что писал о здешних местах русский ученый Г. Н. Осокин:

«Климат Забайкалья признан очень здоровым. Чистый гористый воздух, яркое солнце, отсутствие туманов… отдельные местности являются в полном смысле ценными уголками Забайкальской Швейцарии…»

«Живописные окрестности и прекрасный климат…» — говорили о Чите декабристы.

Да, старое Забайкалье — край ссылки декабристов, та самая «глубина сибирских руд», «каторжные норы».

Чита. Площадь имени Ленина.

Декабристы жили в Чите, «забытой богом и людьми глухой забайкальской деревушке». Сперанский, генерал-губернатор Сибири, называл Нерчинские заводы «преисподней… последней линией человеческого бедствия и терпения». В те времена Читу официально именовали не деревней и не поселком, а «острогом». Полсотни домов, деревянная церковь, хлебная и соляная лавки да тюрьма, где ночевали «колодники», проходившие через Читу в Нерчинск.

Было в Чите несколько кузниц и мельница. Жители занимались жжением древесного угля. По Ингоде и Шилке этот уголь, горняцкие орудия, мука и другие товары на плотах сплавлялись в Нерчинск.

Кандалами каторжников, старой тюрьмой, эпидемиями сибирской язвы и оспы — вот чем «славилась» Чита, изрытая оврагами, из которых самый боль — «Чертову могилу» — засыпали декабристы. Около улиц Калинина и Якутской мы видели следы бывшего оврага.

Первыми учителями, врачами, первыми исследователями быта, нравов, песен, религии далекого, почти неграмотного края были декабристы. «Государственный преступник» декабрист Вольф сумел привить оспу почти всему населению Читы. Исчезла страшная болезнь — натуральная оспа.

Декабристы учили грамоте детей, но просьбу об открытии школы местные власти отклонили. Братья Бестужевы открыли мастерскую, в которой население обучалось различным ремеслам. Братья Борисовы были первыми читинскими метеорологами, они же собрали огромные коллекции растений, насекомых и минералов Забайкальской тайги.

Говорят, было дело
Лет за триста назад,
Как казна приглядела
Забайкальский посад.

Говорят, обо всяком
Толковали в пути,
И хотелось казакам
Счастье-радость найти.

Там, слыхать, на заимке
Есть хатёнка одна,
Вся в сиреневой дымке,
Как в косынке она.

Что-то видится смутно:
«Чи та, чи не та?»
Может быть, потому-то
И назвали — Чита.

Поселились и вскоре
Стали жить-поживать.
Но не в радость, а в горе
Забайкальская кладь.

Люди счастья хотели,
Доверяли мечте,
Но в конвойной метели
Годы шли по Чите.

И она хуже ката
Обернулась сама,
Как добытчица злата,
Как сырая тюрьма.

Не уйти от печали…
Чем ты стала, Чита?
О такой ли мечтали,
Чи та, чи не та?

Ты — нагайка со свистом,
Звон кандальных дорог,
Это ты декабристам
Отворила острог,

Со свободой боролась —
И хоть в землю ложись…
Забайкальская волость,
Проклятущая жисть!

А года за годами
Шли своей чередой,
Годы шли и гадали,
Что им делать с Читой.

В этой затхлой и босой
Захолустной дыре,
Кто-то крикнул: «Не бойся!»
И — навстречу заре.

Он печатал листовку,
И, как в поле пары,

Подымал забастовку,
И водил на маевку
У Шерловской горы…
Как по мартовским водам,
В ледолом-ледоход
За Семнадцатым годом
Так и хлынул народ.

И, преграды не зная,
Встрепенулась Чита.
Что с тобой, кондовая,
Чи та, чи не та?
На глазах молодела,
Шла во всю свою страсть
За великое дело,
За советскую власть.

Годы шли за годами.
И твердили одно.
Как они загадали,
Так и вышло оно.
Из разрухи и пепла
Там, где пролита кровь,
Поднималась и крепла
Забайкальская новь.
Становилась тем краше,
Чем сильней обдавал
Революции нашей
Обновляющий шквал.

В пору ломки и роста
Хорошела Чита.
Не узнать ее просто —
Чи та, чи не та?
Город светлый, зеленый,
Окрыленный мечтой.
И с цветами, влюбленный,
Я встречаюсь с Читой.

---

← Предыдущая страница

оглавление

Следующая страница →