Эту книгу вы можете скачать одним файлом.

Мне хотелось тут же ответить олонхосуту Ивану Андреевичу Охлопкову экспромтом, но, не обладая даром импровизатора, я вынужден был в прозе высказать все, что чувствовал… Иван Андреевич принял мои восторги, но попросил Григорьева передать, что он хочет услышать стихи русского поэта в исполнении автора. И я прочитал «Балладу о четырех дорогах», посвященную высокой дружбе советских народов. И опять повторилось непривычное для меня. В конторе звучали сразу два голоса. Но теперь Григорьев переводил мои стихи на якутский. Иван Андреевич в такт кивал седой головой, а когда я кончил, сказал:

— У пешего — посох, у всадника — кнут, а у тебя. олонхосут, — крылатое слово: смелее на него опирайся и вовремя подгоняй мысль…

Меня поразил этот, как видно только что сочиненный, афоризм и добрый совет. И мне было неудобно, что он назвал меня таким высоким словом и этим как бы приравнял гостя к себе…

А Степан Поликарпович Захаров, стосемилетний старик, опять же через Григорьева, заметил:

— В этой конторе до сих пор раздавались только цифры и деловые речи. Мне сто семь лет, из них сто лет я кое-что понимаю. За всю свою жизнь ни разу я не слышал, чтобы в казенном месте читали стихи. И сразу два олонхосута. Для меня это удивительно и приятно.

И олонхосут Охлопков кивнул в знак согласия, но тут же возразил:

— Песни и цифры не враги. Песня должна быть точной, как цифра, а цифра звонкой, как песня. Наши песни и цифры — сестры. Когда бежит лошадь, не отстанет и собака, когда красивая цифра, за ней и песня хорошеет… Пусть живут рядом. И хорошо бы почаще их слышать именно в конторе…

— Да, хорошо, — согласился стосемилетний Захаров.

Несколько дней назад пришли газеты с лозунгами ЦК КПСС к годовщине Октябрьской революции. И два на них, наоиоаяные по-якутски и украшенные пучками ячменя, уже висели над нами. Даже не зная языка, можно было по буквам безошибочно понять начальные слова: «Колхозники и колхозницы!..» А на другой стене: «Да здравствует…» Таким образом, наши беседы и стихи находились в праздничной раме и по существу как бы развивали тему первого лозунга и завершались возгласом, который могли бы выкрикнуть наши сердца.

Я долго находился под впечатлением Охлопковокой песни-олонхо. Особенно запомнился такой образ: «Никогда ни один цвет не победит красное». И преисполненный раздумьями о том, что принес красный Октябрь всем советским народам, я снова обещал себе беречь, как любимую, и драться, как воин, за огненную чистоту нашего знамени.

Цвет времени

Кровь голубая и черная сотня,
банда зеленая, белая рать,
ринулись все,
чтобы красное наше,
кровное наше
в могилу вогнать!
Но в облаках,
на земле
или в море,
нет, никогда не умрет этот цвет,
как не исчезнут
багровые зори,
алый восход,
кумачовый рассвет!
Красная гвардия — красные банты
Красные ленты — у партизан. Выбиты
желто-блакитные банды, выброшен черный барон-атаман.
Первые наши советские годы,
трудная летопись новых времен:
«Красный путиловец»
«Красные всходы»,
«Красная Талка»,
«Красный кордон».
Год Сорок Первый,
Военное лето.
Снова страну
опалила беда:
Черный десант,
голубая дивизия
или коричневая орда —
жадная нечисть
различного цвета
красное хочет
стереть навсегда.
Но — победили!
Осилили это.
Снова идут за годами года.
Снова
(о, как это глупо и пресно!)
вьется,
как черт полосатый, галдеж:
черные списки
и желтая пресса «Белая книга» и грязная ложь.
Только ведь Красное —
это грядущее,
не побороть его,
не задушить,
судьбы народов
прошила ведущая
самая крепкая
красная нить!
Может от бурь,
от дождей или пекла
вдруг мы заметим:
немного поблекло…
Что же, возьмите тогда мою кровь.
Только бы красное не увядало,
только бы вечно оно расцветало:
Красное знамя,
Красная Пресня,
Красная площадь,
Красная новь!
Цвет революции неугасимый!
Самый надежный
И самый любимый,
грозный
и нежный —
решительный цвет.
Нет ничего справедливей, чем это:
драться от имени красного цвета,
драться во имя любимого цвета
на баррикадах нелегких побед!


← Предыдущая страницаоглавлениеСледующая страница →




Случайное фото: