Еще в Москве молодой человек вручил мне продолговатый коробок, в котором оказался электропаяльник:

— Передайте, пожалуйста, моему брату, он живет в Магадане, вот адрес.

Мне было известно, что Николай Суржанинов в 1956 году отправился на Север по комсомольской путевке. Окончил недавно курсы шоферов, работает в Магаданском педагогическом училище водителем грузовой машины и найти его пара пустяков…

Эта «пара пустяков» стоила нам слишком дорого. Николая Суржанинова в Магадане не оказалось. Вместе с другими водителями его направили в рыбацкий поселок Ола. Подобно тому, как в страдную пору города идут помогать полям, здесь в самый разгар хода лососевых магаданцы спешат на «рыбную страду». Мы несколько изменили план автомобильного путешествия и отправились на поиски Суржанинова.

В поселок Ола можно было добраться катером, но мы избрали другой маршрут: сели с Володей на попутный грузовик, а за поселком Яблоневым, на перекрестке Колымской трассы и реки Олы, покинули машину и двинулись вдоль берега, поросшего зарослями стланика.

В таежном поселке достали лошадей, и эвен Коля Фролов, семнадцатилетний проводник, через тайгу вывел нас к притоку Олы — Гайчану. Один скуластый, очень симпатичный эвен переправил на лодке нашу аппаратуру и продукты, а мы перешли Гайчан вброд, на лошадях. Здесь мы встретили человека, в руках у которого была острога. Ловко орудуя ею, он то и дело пробегал по берегу реки, время от времени бросал острогу в воду и, счастливый, вытягивал рыбу на берег.

— Браконьерство! — сказал Володя и попытался разъяснить товарищу, что так рыбачить не разрешается.

Нам не повезло. Когда мы подъехали к лесозаготовительному участку, было пасмурно, моросило. Молодой плотогон Хабибулин и лоцман плота Барышников сваливали с крутого берега в воду последние, баланы — стволы очищенных от веток лиственниц.

Как и Николай Суржанинов, Борис Хабибулин приехал на Север из Москвы по комсомольской путевке. Сейчас он работает в Ольском рыбном кооперативе. Там, в поселке, идет большое строительство, нужен лес. Они и гонят плоты по реке Оле… Любопытно смотреть, как строят плот, но куда интереснее принимать участие!

Бревно с бревном, или, как говорят тут, балан с баланом, «скукливают», приматывают тросы заостренным стежком и, наконец, заготавливают «мальчиков»: пила и топор создают прочную и в то же время подвижную опору, на которую насаживается длинное, только что срубленное весло. Плот готов. Можно отправляться в дорогу. Вижу я: один балан справа не привязан к плоту тросом, а только прикреплен.

— Это «неволька», — говорит Борис. — «Неволька» — верный друг. Бывает, сядешь на мель, опустишь один конец «невольки», соберет она возле себя боевую воду и выручает нас, стаскивает на русло…

Мы сказали плотогонам, что разыскиваем Суржанинова, показали электропаяльник, и Барышников пообещал дня через два доставить нас к ольским рыбакам.

— Но перед отплытием, как положено, надо заварить чифирок.

— Чифирок? — переспросил Володя. — А что это значит?

— Чифирок, или чифир, — пояснил Барышников, — это элексир бодрости. Как заваришь чай…

— Ерунда! — Хабибулин махнул рукой. — Ничего себе элексир. Только здоровью вред…

И вот мы поплыли… Многорукавная Ола зазывала плот в свои крученые протоки, но лоцман выбирал единственный, только ему известный путь. Какая быстрая вода! Она понесла нас вниз по реке со скоростью двадцати

километров в час, и от встречного ветра надулось парусом и вскоре оборвалось с одного шеста голубое полотнище, на котором Володя углем написал: «Кон-Тики». Как приятно было лечь на баланы и пить в расщелинках бегущую воду!

— Нажимай сильнее, — закричал вдруг Барышников и по-сумасшедшему задвигал своим веслом. Мы с Володей бросились помогать, и все же плот заносило.

— Резче работайте! Резче…

Не успел он это прокричать, как все мы очутились под водой. Плот накренился, наскочив на коряговые завалы. И все-таки этот плот был нашей «неволькой». Он выручал. Он приближал нашу встречу с Николаем Суржаниновым. И вот сейчас, избавившись от непредвиденного якоря, мы снова плывем. Я делаю на плоту эти записи, доверие солнышку размокший продолговатый коробок с московским электропаяльником.

Во второй половине дня одинокий костер пригласил нас к берегу. У палатки отдыхали молодые геологи-ленинградцы. Вскоре сюда подошли девушки эвенки из села Гадля.

Еще до того, как на побережье Охотского моря стали селиться русские, по берегам северных рек и речушек, богатых рыбой, ставили юрты коренные жители Севера — эвены. В переводе на русский с эвенского «Гадля» означает— место нереста, а «Ола» — рыба. Тут все звучит словно предисловие к большим рыбным уловам! Как будто одной рыбой богаты эти края. Но если послушать начальника геологической партии Сергея Сындык и его друзей, то у реки Ланковой они посоветуют построить Углеград, а за поселком Бараборка пробурить газовые скважины.

И я подумал, что настанет день, когда магаданские женщины будут готовить обеды на газовых плитах.

Неподалеку от Гадли, на берегу этой своенравной горной реки, под вечер познакомились мы с колхозными рыбаками.

Ловят они рыбу закидным неводом. Двое садятся в лодку, один гребет на середину реки, а другой быстро начинает выбрасывать невод в воду, как бы пересекая реку невидимой сетчатой плотиной. На берегу бригадир Винокуров со своими помощниками тянет урезы

(веревки) невода, а лодка в это время, проделав полукруг, приближается к берегу, где в затончике приготовлено место для улова.

Я спросил у Винокурова, откуда они знают, когда надо выходить.

— Так ведь горбуша идет в реке повзводно, косяками. Одна недисциплинированная выглянет, нарушит маскировку, тут мы всех их засекаем и берем в плен как миленьких.

Иногда Винокуров посылает кого-нибудь из рыбаков на разведку, в затончик. На вопрос: «Ну как?» — возвратившийся отвечает: «Ветер, ничего не видать». Он приносит с собой охапку пала, плавник, или «хламник», как говорят русские, и подбадривает костер…

— У нас работа тихая. В море куда напряженнее. Там ушки топориком держишь. Там и шторм нагрянет, а здесь заводь. Однако и тут работа у нас штормовая.

В протоке Таз за день колхозники берут по десять центнеров «живого золота».

Из моря, из соленой воды, рыба идет в «сладкие» пресные воды красавицы Олы. Спешит на икрометание. Лососевые наряжаются в брачный наряд. Рыба становится горбатой, пестрой, кривозубой, и уже она не питается. Живет своими жировыми запасами.

Рыба «играет», плещется, с быстрины идет в укромные места, пробивает перекаты и в тишине резвится.

Под конец «брачного сезона» горбуша до такой степени измождена, что назад уже идти не в силах — она погибает там, где происходит икрометание. Да, не зря эта река называется Олой. Отдавая икру, горбуша щеголяет своей красной рубашкой. Самец, плоский, горбатый, страшно смотреть! А пестрополосая кета рубашку переменит, но не горбится. Ее век — три года. Когда идут рыбные косяки, над ними кружатся чайки: то они кричат, как дети, то мяукают, как котята.

Колхозную рыбу везут машинами на Атарганский рыбный завод, неподалеку от поселка Ола. По утверждению Винокурова, самое ценное в рыбе — икра. Балык из спинок делают. Спинки в засольном цехе завода кладут в тузлук (соляной раствор), через сутки вывешивают на вешала. Тут они на ветерке провяливаются, далее — камера холодного копчения. Получается балык.

Винокуров заострил палку, мастерски разделал и нарезал рыбу, нанизал, как на шомпол, и укрепил над костром. Жарится одна сторона, потом другая. Прекрасное жарево! Получился рыбный шашлык — вкусно!

o Ранним утром восход над лиманом поразил своей приморской пестротой и праздничной лучезарностью. Мы покинули свой плот «Кон-Тики». Подошли к артельным рыбакам, которые рыбачили так называемым ставным неводом. Они подтвердили, что несколько водителей из Магадана помогают возить рыбу на базу, а когда я назвал имя Николая Суржанинова, кто-то опросил:

— Такой молоденький, черненький, да?

Но мы никогда не видели Суржанинова и оставалось только показать рыбакам электропаяльник и объяснить, в чем дело.

— Хотите, подвезем на лодочке к тому месту, куда он подъедет?

Еще бы не хотеть! Но куда нас везут?

Посредине лимана нас высадили в кунгас и сказали: «Ждите!» Но, позвольте, как же он подъедет сюда на машине, если люди рыбачат, тянут невод? Странно!

Но рыбаки утверждали, что, когда кунгас, на которой мы находимся, будет завален кетой и горбушей, вода, как по щучьему велению, уйдет из лимана.

Какое непостоянство, как быстро и часто меняются в природе краски, пейзаж, сама погода. Она наладится, если потянет норд-остовский ветерок.

Последняя четверть, луны на исходе. Новолуние, рождение луны, как закон, меняет погоду в лучшую или худшую сторону.

Что значит «луна обмывается»? Ее обдает дождем или ветром, и тогда она, как компас уровня морской воды: если полная луна на ущербе — воды мало. За сутки море два раза приходит и уходит. Когда прилив — рыбачат, плывут лодки, а назад идут пешком, и как тут не сказать: «И девять витязей прекрасных, чредой из вод выходят ясных, и с ними дядька их морской», то бишь бригадир Белоус.

Сезонный план бригады — восемьсот центнеров.

С 28 июня по 11 июля выловили триста двадцать центнеров, осталось взять еще четыреста восемьдесят. В день сдают по двадцать пять—тридцать центнеров рыбы… Только от рыбаков, болеющих за свое дело, можно услышать такие самоотречанные и мужественные слова: «Сегодня холодно, это хорошо». Холодно! Это значит рыба будет принята первым сортом. Но вот выглянуло солнце, и рыбак тревожится. Где же вы, шоферы, где ты, Николай Суржанинов?

Наконец, подходит машина, и вся бригада тут как тут.

Подходит трактор с прицепом. Рыбаки грузят рыбу. Снова автомашина. А Николая все нет и нет…

Какая интересная находка! Кто-то высоко поднял горбушу: «Глядите!» Если вы не замечаете оборванную леску, вам кажется, что рыба повисла в воздухе. Любопытно вынуть из пасти японский крючок…

Все! «Полным-полна коробочка»! Молодой камчадал сопровождает рыбу на базу. Там он лично проверит вес, а то, знаете, мало ли что… Свой труд — самим и контролировать. Сегодня днем удача: за несколько часов взяли около ста центнеров. Каждый рыбак заработал по триста пятьдесят рублей.

А под вечер во время прилива вышла бригада на рыбалку, стали перебирать невод, а… в неводе ничего нет.

— А вы говорите, где Суржанинов? — вздохнул бригадир. — Зачем ему ехать?

Грустно было рыбакам: нет рыбы, а нам грустно, что так и не дождались Николая.

Дядя Иннокентий, старый рыбак камчадал, сказал:

— Видать, он работает в другой бригаде.

Нам предложили заночевать в десятиместной палатке, а утром выяснить, в какую бригаду ездит интересующий нас водитель.

Лодку втащили на берег и начали ее чистить: готовить ко сну…

Когда я проснулся, в палатке уже никого не было, только на постели Василия Суслина спал, уютно поджав лапки, артельный кот. Наконец, рыбаки пришли. Мне не нужно было спрашивать: «Идет ли рыба?» На их лицах весело гуляли серебристые веснушки. Отважные, славные люди!

С четырех утра до полдевятого они рыбачили. И словно после работы, вода снова ушла на перерыв, на отдых,

ушла домой — в море, а рыбаки опять же вернулись пешком оттуда, куда четыре часа назад плыли на лодке.

С десяти до четырех дня бригада будет свободна от рыбы. Люди начнут стряпать, но вовсе не уху. Не станут они жарить лакомое брюшко нерки, или кеты, или горбуши, или самого вкусного кижуча. Это им, рыбакам, осточертело. Всей рыбной прелести они предпочитают консервный борщ, солянку, свиную тушенку, горох, томаты, рис, макароны — все это есть у них на «малом таборе».

Никогда ни у одного рабочего человека не видел я таких рук, как у рыбаков! Сети они тянут в белых рукавицах, а когда снимают, — их натруженные, мозолистые пальцы, изъеденные водой, как у прачек, так свежи и чисты, что просто удивительно, зачем перед тем как присесть к столу, рыбаки идут к рукомойнику?

Оказывается, рыбак пресной водой смывает осадок соли, запах рыбы, да и привычка такая у человека…